Ведьмы Смотреть

Контекст создания и стилистика: адаптация Роальда Даля для новой аудитории, американская локализация 1960-х, цифровая фантазия и баланс между тёмной сказкой и семейным кино

«Ведьмы» (2020) — новая экранизация одноимённой повести Роальда Даля, уже известной по культовой версии Николаса Роуга (1990) с Анжеликой Хьюстон. Роберт Земекис берёт у Даля ядро — страшноватую, но озорную историю о мальчике, бабушке и коварных ведьмах, мечтающих избавиться от всех детей — и переосмысливает её в координатах американского Юга конца 1960-х, с инклюзивным кастингом и ощутимым акцентом на теплой семейной динамике. В соавторах сценария — Гильермо дель Торо и Кения Баррис: первый привносит любовное чувство к монструозному и сказочному, второй — современную чувствительность и юмор, укоренённые в афроамериканском опыте. Это важно: фильм не просто «пересказывает» Даля, он помещает историю в культурный контекст, где голос бабушки и внука звучит иначе — через традиции рассказов у очага, через кухню, музыку и сообщество.

Производственный контекст:

• Студийная основа — Warner Bros., «семейный» слот, выход в разгар пандемии 2020 года на HBO Max в США (а не в широкий кинопрокат) определил восприятие: фильм смотрели в основном дома, на телевизорах, что влияло на оценку визуальных эффектов и общей «аттракционности».
• Творческий союз Земекиса, дель Торо и Барриса отражается в структуре и тоне: сказочная жестокость Даля смягчена, но не стерта; визуальная сторона более цифровая и «гладкая», чем в версии 1990 года; социальная оптика обновлена — действие перенесено в Алабаму, а главные герои — афроамериканская семья.

Стилистические опоры:

• Американский Юг 1968 года. Костюмы, автомобили, гостиничный дизайн, саунд — от соула до лёгкого ритм-н-блюза — создают атмосферу ретро-глянца. Элегантный отель на берегу, огромные люстры, ковровые дорожки и зал для конференций — сцена, где столкнутся «женская ассоциация» и тайный шабаш.
• Цифровая монструозность. Земекис — мастер цифровых решений; здесь он использует CG для «перевоплощений» ведьм: растянутые рты, акульи зубы, удлинённые конечности, гладкая «плешь» под париками, кошачьи когти, скользящая пластика. Это делает фильм современным аттракционом, хотя часть зрителей скучала по «практическим» гримам 1990 года.
• Нарратив с рамкой рассказчика. Историю ведёт взрослый герой (озвучка и экранное появление Крис Рок) — это «сказительский» приём, родственный стилю Даля и актуализированный в афроамериканской традиции устного повествования. Рамка придаёт тону уют и лёгкий юмор, а также обрамляет уроки и выводы.

Локализация классики:

• Смена места и идентичности героев не механическая. Бабушка — хранительница бытовой магии, знаний о ведьмах и культурных практик (травы, ритуалы, рассказы), что естественно ложится на образ мудрой и волевой женщины южных общин. Это добавляет глубины: охота на ведьм — не только «детская страшилка», но и история о межпоколенческой солидарности и передаче знаний.
• Перепрошивка финала и тональности. В оригинале Даля финал горьковат; у Земекиса он более тёплый и оптимистичный, хотя и сохраняет основную «мышиную» константу. Фильм стремится оставить зрителя не только с «моралью», но и с ощущением принятия.

Почему этот контекст важен:

• Потому что «Ведьмы» — пример того, как можно обновить классический сюжет без потери мотивов: детский страх перед «взрослыми», запрет на доверие «хорошо одетым», сила родственной любви, хитрость и изобретательность как оружие слабого.
• И потому что Земекис вновь демонстрирует свой интерес к форме: цифровые инструменты, сказовая рамка, монтаж с двойной плоскостью (повседневность и сверхъестественное).

Итог: «Ведьмы» (2020) — семейная тёмная сказка с современным культурным кодом, где визуальная цифровая фантазия поддерживает тему доверия, смелости и принятия себя, а голос рассказчика и бабушки укореняет историю в тепле дома, несмотря на чудовищ за дверью.

Сюжет и драматургическая архитектура: от трагедии к убежищу, отеля к открытой войне; сказка-«ограбление» с мышиной партизанщиной

Архитектура фильма классически трёхактная, но с «ограбительным» сердцем: планирование, проникновение, саботаж. Внешне — детская история о мальчике и его бабушке, которые случайно оказываются на пути ведьм. Внутри — притча о выживании, сообразительности и многослойной идентичности.

Акт I: Потеря, дом и предупреждение

• Пролог. Рассказчик (взрослый «я») вводит нас в мир, где ведьмы реальны: они ненавидят детей, прячут когти за перчатками, лысину — за париками, улыбаются слишком широко. На экране — трагедия: мальчик теряет родителей в автокатастрофе и переезжает к бабушке в маленький городок Алабамы. Отношения выстраиваются через заботу, еду, музыку и маленькие радости, которыми бабушка пытается залечить боль внука.
• Первое столкновение. В местном магазине мальчик встречает странную женщину, угощающую конфетой. Внимательная бабушка по жестам — запах, манера двигаться, перчатки — узнаёт ведьму. Ночью она рассказывает «кодекс» выживания и свою историю столкновения с ведьмами. Сцены в доме — как учебник: как ведьмы распознают детей по «запаху», почему нельзя верить улыбкам, как защищаться травами и оберегами.
• Решение об отступлении. Узнав, что ведьмы активны в их округе, бабушка решает увезти внука в роскошный отель на побережье — ирония: убежище оказывается логовом врага. Этот ход — мост к «ограбительной» части: в гостинице пройдёт съезд «женской ассоциации», под вывеской которой скрывается шабаш ведьм во главе с Великой Верховной Ведьмой.

Акт II: Раскрытие шабаша, превращение и план ответного удара

• Конференц-зал «Ассоциации». Одна из самых важных сцен — «сбрасывание масок». Под прикрытием — на самом деле не «общественные деятели», а ведьмы: парики снимаются, перчатки отпадают, рот растягивается в щель, когти царапают ковёр. Великая Верховная Ведьма раскрывает план: по всей стране распространить «Формулу 86» — зелье, превращающее детей в мышей. Первый тест — на мальчике из отеля, Бруно. Мальчик-герой, подслушивающий за ширмой, тоже попадает под действие формулы и превращается в мышонка.
• Бабушка как стратег. Герои (теперь — мальчик-мышь, Бруно-мышь и позже — мышатница Дейзи) возвращаются к бабушке. Сцены мышиной перспективы — комично-тревожные: логистика побега, прятки от кошки, гонки по вентиляциям. Бабушка не впадает в панику: она уважает реальность и сразу принимает внука. Вместе они придумывают план отмщения: украсть у ведьм формулу и подсыпать её в суп на банкете, чтобы обратить ведьм в мышей.
• Проникновение и союзники. Используя размер и ловкость, троица отправляется в рейд: кухонные цеха, кладовые, лифты, столы — динамичный «каперс» в миниатюре. Бруно смешон и прожорлив, Дейзи — решительна, мальчик — изобретателен. Бабушка вовлекает персонал и скрытно помогает. Это часть, где сказочная механика превращается в чистое жанровое удовольствие.

Акт III: Катарсис в банкетном зале и эпилог принятия

• Банкет и расплата. На торжественном приёме ведьмы с удовольствием вкушают суп — и одна за другой превращаются в мышей. Паника, визг, перевёрнутые столы, метла, кастрюли — бурлескная расправа, но без садизма. Великая Верховная Ведьма сопротивляется, демонстрируя особую силу, — финальная дуэль разворачивается между ней и бабушкой/мышиной командой. Победа достигается сочетанием ловкости и смекалки.
• Финальная охота. Герои расправляются со «штабом» ведьм: уничтожают запасы формулы, подрывают «командный центр» в номере Верховной. Кошка, чемодан, детальки — серийная комедия опасностей, но с ясной моральной стрелкой.
• Эпилог. Бабушка и внук возвращаются домой. Мальчик остаётся мышью — и фильм не «откатывает» это решение. Вместо магического восстановления — трогательный сценарий принятия: годы проходят, он растёт «внутренне», ведёт переписку и лекции для детей (в рамке рассказчика), он и бабушка строят жизнь, где его форма — не проклятие, а условие. Финальные кадры проходят как слайды с детских собраний, на которых он рассказывает, как распознать ведьм и защититься: страх трансформирован в знание.

Драматургическая механика:

• Две «операции». Первая — ведьм (маскировка, отель, формула), вторая — героев (проникновение, кража, подмена, расправа). Оба «ограбления» структурно параллельны, и это делает фильм динамичным и понятным для детской аудитории.
• Рамка рассказчика. Взрослый голос соединяет начало и конец, придаёт истории ощущение «были», где «то, что страшно», уже прожито и переработано.
• Выбор принятия. Ключевой поворот — отказ от «чуда отмены». Это роднит фильм с Далевской жесткостью: мир бывает необратимым, но в нём возможно достоинство и радость.

Итог: «Ведьмы» используют каперс-структуру и сказочный гротеск, чтобы рассказать о смелости и хитрости. Размышляя о травме и принятии через детскую оптику, фильм даёт редкий для семейного кино финал: не «всё как прежде», а «мы справляемся вместе».

Персонажи и актёрская игра: Энн Хэтэуэй как оперная Великая Ведьма, Октавия Спенсер как бабушка-сердце, детский дуэт и голос рассказчика

Энергия фильма во многом держится на двух столпах — комически-пугающем мастер-классе Энн Хэтэуэй и тёплой, заземляющей игре Октавии Спенсер. Вокруг — приятный ансамбль: дети, персонал отеля, эпизодники, а над всем — голос Криса Рока.

• Великая Верховная Ведьма (Энн Хэтэуэй). Хэтэуэй играет феерического антагониста, смешивая «высокую моду» с боди-хоррорной пластикой. Её ведьма — аристократична, с акцентом, скачущим от восточноевропейского к карикатурной опере; она наслаждается властью и эстетикой злодейства. В моменты «сброса маски» актриса позволяет цифровым эффектам работать вместе с телом: вытягивает губы, «клюёт» фразы, задействует длинные жесты. Роль построена на балансе кэмпа и угрозы: смешно и страшно одновременно — идеальная смесь для детской готики.
• Бабушка (Октавия Спенсер). Сердце фильма. Спенсер создаёт образ мудрой, решительной и любящей женщины, которая бережно ведёт мальчика через горе и страх. Её интонация — нежная, но твёрдая; юмор — сухой и теплый; телесность — «домашняя»: как она готовит, укрывает, учит. В сценах противостояния ведьмам бабушка — стратег, не «комическая помощница»: она автор решений. Это редкий пример, когда взрослый персонаж в детской сказке не нянчит, а вооружает знаниями.
• Мальчик (Джахир Бруно) и его «мышиная» версия. Джахир играет без приторности: в нём есть робость и смекалка. После трансформации голос остаётся проводником характера: любопытство, ответственность, способность лидировать. Его дружба с Бруно и Дейзи — комедийный и сердечный двигатель второй половины.
• Бруно (Кодди-Ли Истик) — мальчик-обжора, чьё превращение в мышь подано с мягким юмором. Он — не «тупой», а просто честно следует своим желаниям, что делает его уязвимым для ведьм. В команде он — источник забавных осложнений и маленьких побед.
• Дейзи — мышь-друг, которая неожиданно оказывается тоже ребёнком, превращённым ранее. Она добавляет тонкую ноту грусти и товарищества: не все были спасены вовремя, но теперь у них есть семья.
• Менеджер отеля (Стэнли Туччи). Туччи поднимает уровень любой сцены: его роль — смесь вежливой суеты и лёгкой трусоватости. Он не злой, он «винтик» сервиса, который реагирует на абсурд происходящего так, как реагировал бы любой менеджер пятизвёздочного отеля: прежде всего — сохранить лицо.
• Рассказчик (Крис Рок). Его голос — ритм и ирония, «старший брат», который подмигивает зрителю и снимает лишнее напряжение, не обесценивая угрозу. Итоговая сцена с пожилым героем на сцене — короткая, но важная: мы видим, что голос принадлежит не просто «закадру», а конкретному человеку, который прошёл путь.

Актёрские и режиссёрские решения:

• Кэмп Хэтэуэй дозирован: Земекис не даёт ей «съесть» фильм; бабушкина линия уравновешивает экстравагантность антагонистки человеческим теплом.
• Детская игра без «сиропа». Джахир Бруно и партнёры лишены излишней «милоты»; они реагируют на опасность как дети — любопытством, иногда слезами, но и азартом приключения.
• Динамика бабушка—внук. Их дуэт — источник эмпатии. Сцены обучения («как ведьмы пахнут», «что делать, если…») снимают тревогу через знание — сильный педагогический ход.

Почему ансамбль работает:

• Потому что у каждого — своя «частота»: угроза (Хэтэуэй), тепло и воля (Спенсер), искра (дети), ирония (Рок), бытовая комедия (Туччи). Сумма даёт устойчивый тон: страшно, но безопасно с бабушкой рядом.

Итог: актёрская ткань «Ведьм» — баланс шоу и сердца. Хэтэуэй дарит оперный злодейский номер, Спенсер — человеческий фундамент, а детский ансамбль обеспечивает подлинность реакции и искрящийся драйв.

Темы, визуальный язык, музыка и приём: страх как знание, принятие и идентичность, монструозное женское и социальный контекст; цифровая сказка и звук ретро

Темы:

• Страх как инструмент. Фильм учит не избеганию страха, а его «превращению» в знание. Бабушка вооружает внука «каталогом» ведьм: как они пахнут, как прячут признаки, как действуют. Это делальская мысль: детская смелость — в умной хитрости и наблюдательности, а не в грубой силе.
• Принятие необратимого. Мальчик остаётся мышью. Вместо возвращения к «норме» — строительство новой нормы с помощью семьи и сообщества. Это редкая и важная нота для семейного кино: учит гибкости и достоинству.
• Идентичность и сообщество. Перенос истории на афроамериканский Юг добавляет топос коллективной устойчивости: дом бабушки — не только частное, а место силы, традиций и памяти. «Маленькая магия» кухни и заботы оказывается эффективнее «большой магии» ведьм.
• Женское монструозное и власть. Даль изначально играл с образом «гламурной угрозы»; Земекис, следуя ему, показывает ведьм как «клуб благотворительниц» — маска власти и благопристойности. Фильм критикуют за «женский» облик зла, но контртезис в бабушке и союзницах: мощная позитивная женская сила, которая не менее влиятельна.
• Этика тела. Дискуссию вызвало изображение рук ведьм (эктодактилия) — часть сообщества сочла это стигматизирующим людей с особенностями конечностей. Фильм задним числом получил пояснения создателей, но сама проблема стала важным пунктом обсуждения в культурном поле: как визуальный язык чудовищ влияет на реальных людей.

Визуальный язык:

• Палитра и фактура. Дом бабушки — тёплые янтари и мягкие ткани; отель — холодный блеск, мрамор, золото и кобальт. Шабаш — фиолетово-зелёные акценты «токсичной магии» в классической сказочной гамме.
• CG как пластика страха. Удлинённые рты, «акульи» улыбки и «скользящие» конечности — современная версия гротеска. В сравнении с практическими эффектами 1990 года, это более гладко и комиксово; иногда теряется «тактильная мерзость», но выигрывает динамика трансформаций.
• Перспектива мышей. Камера часто опускается на уровень пола, превращая плинтусы и трубы в горные хребты, а столешницы — в пропасти. Это делает «каперс» ощутимым и даёт детям близкий к игре «парк аттракционов».
• Монтаж «двойного мира». Сцены, где бабушка и мыши действуют параллельно, рифмуются по действию — бежит мышь по вентиляции, бабушка отвлекает; капает формула, накрывают суп — классика параллельного монтажа для создания саспенса в семейном кино.

Музыка и звук:

• Партитура Алана Сильвестри работает на двух фронтах: «зловещие» темы для ведьм — с тянущимися струнными и деревянными, «домашние» — с мягким пианино и джазовыми/соулистыми накраплениями. Главный мотив Великой Ведьмы — капризный и острый, как её манеры.
• Звуковой дизайн трансформаций — щёлканье, хруст, свист — подчёркивает телесность превращений, не переходя в боди-хоррор для взрослых. На кухнях — жирное шипение, ножи, посуда — создают «боевую» какофонию мини-ограбления.

Приём и дискуссии:

• Критика. Отзывы разделились. Похвалы: Октавия Спенсер и теплая линия семьи; фееричность Хэтэуэй; бодрый темп «ограбления». Недовольства: слишком CG-гладко и стерильно по сравнению с «липкой» версией 1990 года; сниженная «ядовитость» Даля; неровный тон между страшилкой и комфортом. Отдельный пласт — критика за изображение рук ведьм и связанная с этим публичная дискуссия.
• Аудитория. Домашний релиз спас от кассовых ожиданий, но лишил иммерсивности большого экрана. Для семейных просмотров фильм сработал: понятный сюжет, яркий антагонист, тёплая бабушка, динамика без лишней жестокости. Для поклонников «нуарной» версии Роуга — скорее компромисс.
• Сравнение с оригиналом. У Роуга — телесный гротеск, практический грим, сухой английский юмор и «колючесть» финала; у Земекиса — американское тепло, цифровой блеск, рамка рассказчика и оптимизм принятия. Обе версии отражают свою эпоху и аудиторию.

Практические заметки для внимательного просмотра:

• Посмотрите, как бабушка «учит» через бытовые ритуалы — это важные педагогические сцены, где кино становится пособием по тревоге.
• Отследите, как меняется речь и пластика Верховной в зависимости от аудитории (маска «благотворительницы» vs. обнажённая злость на шабаше).
• Оцените, как камера превращает отель в «кукольный дом» для мышей: геометрия коридоров, вентиляция, подъёмники — всё работает как лабиринт уровня в игре.

Итог «Ведьмы» (2020) — современная семейная адаптация Даля, которая находит собственный вектор: меньше кислотной злобности, больше тепла и принятия, меньше липкого грима, больше цифровой акробатики. Роберт Земекис складывает сказку из кэмпа Энн Хэтэуэй, тихой силы Октавии Спенсер, детской находчивости и музыкального ретро, а рамка рассказчика Криса Рока придаёт истории интонацию «житейского урока». Это не «замена» версии 1990 года, а параллельный маршрут: если у Роуга — страшная комната смеха, то у Земекиса — безопасный аттракцион с наставником рядом. При этом ключевое оставлено нетронутым: детская смелость и знание сильнее ухоженного зла, а семейная любовь умеет превратить необратимую потерю в новую форму жизни.